Мы начали скрытно закрепляться на достигнутом рубеже: выкопали ячейки, подготовили оружие и приготовились драться до последней возможности, если немцы попытаются сбросить нас в реку. Следует отметить, что выкопать ячейку саперной лопаткой в мерзлом грунте в полный рост для солдата адский труд до кровавых мозолей на руках. При этом каждый из нас понимал, что отступать некуда - сзади водная преграда.

Через некоторое время связной пе­редал, что у воды меня поджидает коман­дир батальона Молчанов. Я вместе со связным направился к нему для доклада и дал схему расположения наших бойцов, а также позиций противника. Комбат одоб­рил наши действия, передал через орди­нарца дополнительно боеприпасы. А еще нас обрадовали хлеб и горячая гречневая каша, доставленная в термосах.

Светало, мы спешно вернулись на свои позиции. При расставании комбат вручил мне ракетницу для подачи сигнала в случае массированного наступле­ния немцев.

Рано утром мы услышали шум в око­пах неприятеля и примерно через час увидели группы фашистов, наступающих в нашу сторону. Первый наш выстрел последовал с правого фланга от Зуева, затем открыли огонь остальные бойцы. Пришлось бросить пару гранат. Не­сколько немцев осталось лежать на ме­сте, остальные бежали обратно в свои окопы. Первая атака была отбита. Есте­ственно, мы понимали, что одной вы­лазкой фашисты не ограничатся. При­мерно через пару часов немцы начали артиллерийский обстрел, который не очень-то нас потревожил, поскольку наши окопы находились вблизи от про­тивника, а снаряды рвались где-то у реки. В следующие минуты немцы двинулись на нас плотными цепями. Пришлось дать выстрел красной ракетой. Моментально последовали залпы легендарной «катю­ши». Трудно себе представить, что тво­рилось вокруг! Снаряды падали недале­ко от нашей позиции. При каждом взры­ве разлетались, как брызги, тысячи рас­каленных осколков, пронзая все остав­шееся на земле. Находясь в выкопанной ячейке, можно было чувствовавать, как ходила ходуном земля, везде полыхало пламя, сверху сыпался шквал камней, земли и всевозможных осколков. Это было настоящим адом.

Вскоре все затихло. Казалось, что после такой встряски вся природа за­мерла в полной тишине. Немцы новых попыток атаковать в течении дня больше не предпринимали. Именно этот день я отметил в своей промокшей записной книжке: «Мы совершили марш 200 км и 10 апреля 1944 г. вступили в бой. Заня­ли оборону. В 70 метрах - немец».

К вечеру связной доставил фронто­вую или дивизионную - сейчас уже ска­зать точно сложно - газету «На страже Родины», в которой на 2-й странице ука­зывалось, как взвод лейтенанта Сапожникова отражает натиск противника и удерживает завоеванный плацдарм.

Поздно вечером того же дня фаши­сты возобновили обстрел речной терри­тории, готовясь к отражению возможно­го наступления наших войск. Но сами на­ступательных действий не предпринима­ли, по-видимому, из-за отсутствия дос­таточных сил и боязни новых залпов «ка­тюши». Последующие дни ограничива­лись мелкими стычками с противником непосредственно на плацдарме. Вскоре после ледохода плацдарм был расширен другими полками дивизии, и с боями мы продвигались в сторону Латвии.

В мае месяце после отвода части с передовой во 2-й эшелон, чтобы пополниться новым составом, мы наряду с боевой подготовкой занимались укреплением полосы обо­роны у реки Великой. Мне повезло с новым взводом, он был скомплектован из молодых, исполнительных бойцов, и стоило приложить немного усилий, чтобы взвод стал друж­ным, сплочённым коллективом, готовым к выполнению боевых операций.

                                                                                            Однополчане

Я хорошо помню, как в то время к нам в батальон прибыл командующий 3-й Ударной Армией, Герой Советского Союза, генерал-полковник Чибисов с проверкой бое­способности низовых подразделений Армии. Он хотел убедиться в знании командирами нового устава пехоты. Следует отметить, что фронтовые офицеры этот устав знали по­верхностно, с конкретными боевыми действиями увязывали слабо. В большом кругу офи­церов командующий попросил одного комбата поставить задачу батальону на наступле­ние с учётом требований устава. С такой постановкой вопроса не справились два коман­дира батальона. Тогда он приказал показать ему отдельный взвод. Этот экзамен выпал на меня.

Командующий давал одну вводную за другой, ставил задачи по обороне при тан­ковой атаке противника, по действиям взвода при артиллерийском обстреле, при возник­новении новых огневых точек врага, по переходу взвода в контратаку и т.п. Я чувствовал, что командующий требует ответа только в соответствии с уставом, который мы штудиро­вали на курсах. Взвод действовал с полной отдачей, несмотря на ненастье и болотистую местность. Командующий остался доволен, объявил взводу благодарность. После этой проверки вырос и мой авторитет. Ко мне подходили старшие офицеры и выражали свою признательность за то, что я не подвёл их. Измученный, извалявшийся в грязи, но доволь­ный и счастливый взвод с песней возвратился в своё расположение.

В этот период я начал пересылать деньги по аттестату - 600 рублей в месяц - на имя матери. Отец в своих мастерских проштрафился и получил 1 год принудительных работ, он отбывал наказание в г. Бежецке.

В нашем полку продолжались учения, приближённые к боевым. Нас учили атако­вать позиции противника, следуя за своим огневым валом (артиллерийским и миномёт­ным). Со слов некоторых офицеров, на одном из таких занятий присутствовал зам. коман­дующего 2-го Прибалтийского фронта. Я лично высокого командования не видел, зани­мался своим взводом.

О последующих событиях рассказывает 34-й листок военного дневника: «... 23 июня 1944 г. Наш полк по тревоге вступил в оборону и отстаивал отвоёванную высо­ту. Отбили несколько контратак. 1300 ф. убито. Мои бойцы храбро сражались... Я взял 3-х товарищей и пошёл устанавливать фланг 1-го батальона. В траншее наткнулся на немцев. Произошла стычка. Я был ранен. Быстро отойдя, доложил обстановку комбату. Меня пе­ревязали и отправили в штаб, где докладывал командиру полка. Наградили орденом «Кр. Звезды». Сейчас лежу в медсанбате. Ничего опасного нет.»

Пояснение. Указанное в записи событие совпадает по времени с подготовкой к проведению 2-м Прибалтийским фронтом Режицко-Двинской операции по освобожде­нию Прибалтики.

Бой за высоту, указанную в записи, происходил светлой июньской ночью. С высо­ты можно было обозревать ближайшие окрестности. Ранило меня в лицо: пуля прошла под левую щёку, выбила 2 зуба и при вылете царапнула нос. О количестве убитых фаши­стов мне сказали поступившие позднее в медсанбат бойцы.

После медсанбата мне удалось догнать полк, и я принял свой взвод. О дальнейших действиях повествует листок 35 дневника:

«... 18 июля 1944 г. Наша дивизия стала мотострелковой... Сейчас 2 км до Латвии. Дивизия села на автомашины и стала преследовать противника. Моя машина всё время была голов­ной. В Латвии прочёсывали леса вр-не Лудзы. Когда встретили противника, получили зада­чу войти в прорыв на машинах. Но не вышло... Он отступил до Дрицени. У Дрицени дали бой, он опять отступил. Я действовал всё время в разведке... Бузлаев (б. выпускник курсов) ра­нен. У пос. Вараклани получил задачу на разведку лично от генерала, её выполнил. После в этом месте прорвали оборону. ..У г. Мадоны д. Саркани легко ранен в ногу 8 августа. За это время взвод 10раз ходил в атаку... Меня представили к ордену «Отечественной...». На­правлен в медсанбат, оттуда в армейский госпиталь 2950... 15.09.44.»

Пояснение. В указанный период времени 3 Ударная Армия принимала участие в осуществлении Режицко-Двинской операции. В июле войска продвинулись на Запад до 200км, в августе ещё на 60-70 км и освободили крупный узел железных и шоссейных дорог Мадона. Указанная в записи неудача прорыва обороны противника явилась следствием незамаскированной концентрации наших механизированных войск в одном пункте, при­чём в дневное время. Так утверждали тогда некоторые офицеры, и с ними надо согласить­ся. Дело в том, что большая масса техники попала под вражескую бомбёжку и активный артиллерийский обстрел. Техника так плотно была сконцентрирована, что не могла даже рассредоточиться. От вражеских бомб и снарядов опрокидывались автомашины, срыва­лись башни с танков «ИС», полыхало огромное пожарище, гибли и люди. При такой обстановке пришлось естественно отложить прорыв. Противник в это время отошёл на дру­гие позиции. Он отступал организованно, укрепляя и цепляясь за каждый хутор и любую опушку леса. По нашим наступающим целям иногда совершенно неожиданно обрушивал­ся шквал пулемётного огня и приходилось зарываться в землю. От беглого ар­тиллерийского обстрела можно было спастись только лишь броском вперёд, как рекомен­довалось «Боевым уставом пехоты». Бои были тяжёлыми, с большими для нас потерями. Но дивизия продвигалась вперёд.

О положении с 14 сентября по 22 октября 1944 г. указывается в листке № 36 днев­ника: «... Из госпиталя прибыл под Цесвайне... Принял взвод полковой разведки... Пришлось всюду сталкиваться с противником первым... Бойцов было 7. После взятия войсками Риги Сталин и нам объявил благодарность... Перед последующим наступлением я 15 октября был контужен. Лечусь в медсанбате... Бои идут ожесточённые. Большие потери...»

Пояснение. В сентябре-октябре 1944г. верховным командованием проводилась об­щая Прибалтийская и Рижская операция. Наши войска вышли к тукумскому рубежу обо­роны противника, блокировав в Курляндии группу армии «Север». В последующем до ап­реля 1945г. они продолжали блокаду и вели бои по уничтожению курляндской группиров­ки.

Контузия, о которой идёт речь в дневниковой записи, получена при взрыве немец­кого снаряда на бруствере траншеи. Я очнулся под землёй, когда почувствовал, что тяже­ло дышать и меня со всех сторон сдавливает какая-то неодолимая масса. С трудом мне удалось выползти наверх. Кружилась голова, подступала тошнота. Вскоре мне оказали помощь бойцы. Они очистили уши от кровяных комьев земли и водой из котелка начали приводить в порядок голову. Показали мне несколько дырок на шинели, пробитых оскол­ками снаряда.

У меня была полная глухота. Например, я не сразу понял обстановку, когда бойцы дёрнули меня за руки, пытаясь уложить на землю, и быстро исчезли. Оказалось, что в этот миг раздался поблизости мощный взрыв снаряда, а я мог лишь увидеть высокий столб земли от взрыва и заметить падающие возле меня осколки. Далее, вблизи от нашего рас­положения стояла батарея 76- мм пушек. Их залп казалось мне, сливался как звон топора дровосека. В медсанбате врач установил, что порваны обе барабанные перепонки. Следует отметить, что одна из них не зарубцевалась полностью до сих пор.

О последнем моём бое в период войны указывают листки 38 - 39:

«... С 15 ноября 1944 года член ВКПБ... 15 декабря выписали из госпиталя 710, где я лечился в связи с контузией... Меня направили в свою дивизию. Встреча была плохая. Знакомых уже мало. Назначили во 2 б-н командиром стрелкового взвода... 25 декабря вышли на передовую... Предусматривалось наступление, чтоб доколотить курляндскую группировку. Долго длилась артподготовка, без потерь прорвали оборону, но потом продвигались медленно... Мне при­шлось очень трудно, слышу плохо, не могу действовать правильно. Днём 28.12 пошли в атаку на хутор. Захватили и держали его. Снарядом я был ранен в обе стопы ног. Меня вынесли 4 бойца на носилках через болото 2 км. В медсанбате под наркозом обработали раны, затем эвакуировали в госпиталь Резекне... Настроение подавленное. Слышу ещё хуже...»

Пояснение. Бой за неизвестный хутор явился для меня последним. В госпитале Ре­зекне меня прооперировали под наркозом вторично, заложили по грудь в гипс, и 4 марта санитарным поездом меня отправили для дальнейшего лечения в госпиталь Кировской области.

Несмотря на прошедшие годы, совершенно отчётливо вспоминается последний бой и обстоятельства, при которых последовало тяжёлое ранение. Было это так. Командир роты собрал командиров взводов для рекогносцировки и определения дальнейших дейст­вий. Мы стояли за стеной складского строения (сарая). Как вдруг непосредственно среди нас разорвалась вражеская мина, которая моментально скосила всех командиров. Пом­нится, что от моих сапог остались только окровавленные голенища. Другой командир взвода лежал без движения. Третий с оторванными руками обратился ко мне за помощью, но я ничего не мог сделать. Последующая обстановка у этого безымянного хутора оста­лась для меня неизвестной.

В Кировской области в госпитале я встретил День Победы 1945 года. Рано утром 9 мая, после того, как соседи тряхнули мою кровать, я увидел (но не услышал) ликование лежавших в палате больных. Но хотелось всё знать подробнее. И я умудрился официальные радиосообщения принимать с помощью столовой металлической ложки, накладывая один её конец на клеммы репродуктора, скрепляя другой конец зубами. Слышимость была отличной.

В конце мая 1945 г., я получил книжку инвалида ВОВ 3 степени и вернулся домой в село Теблеши Бежецкого района Калининской области.

На всю жизнь мне запомнятся имена тех медработников, кто вкладывал свою душу в больных в эвакогоспитале № 3469 на станции Луза Кировской области. Это Баранова О.Н., Перевалова Е.П., Иванина А.П., Волкова Т.Н., Самойлова В.И. и др. Искренняя им признательность.

Подводя итоги своего участия в войне, хотелось бы поддержать выводы о священ­ной роли таких войск как пехота, в которой служил я. В народе её называли образно «ца­рицей полей». Именно бойцы стрелковых взводов, рот, батальонов и полков поднимались в атаку на укреплённые позиции противника, преодолевая разрывы мин и снарядов, авто­матные и пулемётные очереди, огонь фашистских снайперов. Успех боевых действий в большинстве случаев закреплялся вступлением стрелковых подразделений на отвоёван­ную территорию.

Во фронтовых условиях бойцы в стрелковых частях находились, как правило, не­долго, и фронтовая дружба была обычно короткой. Но зато какой! Люди роднились в пламени боя, во имя взаимовыручки не жалели жизни.

Из-за короткого пребывания в стрелковых частях солдаты не всегда знали своих командиров, не говоря о командующих соединениями или армиями. Об этом живые узна­вали после боя или вообще после войны. Солдаты, да и младшие офицеры не представля­ли порой планы командования. Но что мы все превосходно знали, так это то, что надо беспощадно биться с врагом за наше правое дело во имя Победы.

Большие потери в стрелковых подразделениях надолго оставляют глубокие раны в душе, не зарубцовываются они и через десятилетия. В моей памяти легко восстанавлива­ются бои за плацдарм на р. Петь Псковской области, и невольно думаешь, что на войне действительно не бывает более важных или менее важных рубежей: где отрыл свой окоп, там и важное направление.

По-разному сложилась для моих сверстников военная судьба и их путь к Победе. Многим было не суждено дожить до этого дня. Им мы отдаём дань свою, преклоняя голо­вы перед их мужеством в День Победы. Одновременно хочется призвать нынешнее поко­ление к истинному признанию цены и значимости их Великого Подвига.

Каждый год, отмечая День Победы, переживаешь двоякое чувство. День этот ра­достный и в то же время горький из-за неисчислимых потерь. Вместе с тем гордишься за нашу Великую Родину, за наш народ. Думаешь: вот тот миг настоящего, который совер­шенно немыслим без пережитого тяжёлого прошлого. В последние годы появилось также третье чувство - чувство стыда и боли за развал Советского Союза и падение России.